«Приехал домой и остался один»

Николай Каклюгин. Фото: Андрей Кошик

Корреспондент РП поговорил с психиатром-наркологом Николаем Каклюгиным о современных религиозных и нерелигиозных способах лечения наркозависимых, о потенциале «русскости» и гедонизме

Елена Коваленко

14 марта, 2014 14:01

6 мин

Николай Каклюгин — кандидат медицинских наук, психиатр-нарколог, руководитель общественной организации «Доброе сердце. Кубань».

– Николай, есть ощущение, что наркозависимые сегодня не доверяют государственной медицине. Кто побогаче, идет в коммерческие центры, бедные — к протестантам и в православные монастыри. Это так?

– Главная проблема государственных наркологических учреждений — постановка на учет. Там тоже можно проходить программу реабилитации анонимно, но это будет стоить немалых денег — порядка 20 тысяч в месяц. При бесплатном лечении и реабилитации обязательно ставят на учет. А это означает лишение водительских прав, права на ношение оружия, необходимость регулярно отмечаться у нарколога в течение пяти лет. К тому же реабилитационные программы там действительно малоэффективны — по разным экспертным оценкам, число сохраняющих трезвость более года после них колеблется от 1 до 10%.

– Почему такой невысокий результат?

– В государственной наркологической службе, особенно в реабилитационном звене, проблема с кадрами. Я работал заместителем главного нарколога Краснодарского края и лично столкнулся с их дефицитом. Фактически отсутствует постреабилитационная поддержка, слабо развито амбулаторное звено. Государственная программа реабилитации наркозависимых длится всего три месяца, после нее выпускник должен посещать группы «поддержки», где такие же в прошлом зависимые, имеющие по сути те же проблемы, пытаются найти место в обществе. Но и таких групп крайне мало. Получается, человек вышел из больницы, приехал домой и остался один. Естественно, он вновь погружается в среду, где нет никакой внешней поддержки для устойчивой мотивации к ведению трезвого образа жизни.

– А религиозные центры ее дают?

– В этом-то и заключается их преимущество. Ты приезжаешь в православный храм, там есть община, которая не оставит тебя один на один с зависимостью. Очень мощная система постреабилитационной поддержки выстроена у протестантов — там налажена еще более активная приходская жизнь, проводятся собрания с выпускниками реабилитационных программ и их родными, идет работа с молодежью. Это и дает им преимущество. Но в случае с протестантами человек уходит не в общество, а некую закрытую систему, субкультуру, имеющую свои идеалы, традиции и ценности, отличающиеся от того, что несет в себе русская культура, а значит, и российское государство.

– Так эффективность-то, наверное, этим и достигается. Вместо зависимости человеку предлагают другие установки, новое мышление.

– Да, одна из первых задач реабилитации — изменить смысл жизни. Приведу такой пример: эффективность нерелигиозного центра, где множество специалистов, современные психотерапевтические программы, и правильно выстроенной православной модели реабилитации практически одинаковы. Хороших результатов помогают достичь именно ответы на вопросы «Для чего ты живешь?», «Почему живешь?», «К чему стремишься?». Но качественных православно ориентированных реабилитационных центров сегодня, к сожалению, крайне мало. Вероятно, ситуация может измениться после подписания в ближайшее время президентом России государственной программы по комплексной реабилитации и выделения на нее запрашиваемых средств.

– В чем же отличие протестантской и православной моделей реабилитации?

– Модель протестантов харизматичная, она зациклена на лидерах, их непререкаемом авторитете как проводников «воли Духа Святого». Есть пастырь, который решает, что будет делать человек, насколько он справляется с обязанностями, чем будет заниматься после реабилитации. Им навязывается понимание о том, что здесь, в реабилитационной общине и их «церкви», спасение и жизнь, а за их пределами — неминуемая смерть. В итоге формируется зависимость от группы и ее лидера. Если убрать пастыря, центр рухнет. В организованном по монастырскому типу православном реабилитационном центре действует принцип общины. Есть священник, его помощники. Если кого-то из управляющего состава здесь заменить, система не разрушится. Зависимость от группы, так называемый «синдром госпитализма», может сформироваться и в православной общине, хотя и реже, чем у протестантов. Многое зависит от профессионализма сотрудников. За тысячу лет православие в России выработало традиционное понимание мира и нашего места в нем, создало определенный порядок жизни, четкую иерархию ценностей. Русская православная церковь на протяжении веков является носителем русской духовности и, соответственно, государственности. Выпускник православной реабилитационной программы несет в себе этот потенциал «русскости», чего не скажешь о выпускнике-протестанте.

Кстати, то, что сегодня происходит в Украине — результат многолетней работы, в том числе, протестантских общин. Сегодня протестантское мировоззрение идет в ногу с глобализацией, стирая границы между государствами и уничтожая код национальной самоидентификации. Неслучайно нынешний и.о. президента Украины Александр Турчинов — пастор-баптист.

– Раз мы заговорили о глобализации, «глобальный» вопрос — наркомания вообще излечима?

– Однозначного ответа нет. С точки зрения медицины это, как и алкоголизм, хроническое рецидивирующее заболевание. На эту тему существует четкое определение Всемирной организации здравоохранения. До второй половины прошлого века, когда проблемы наркомании и алкоголизма вышли на мировой уровень, считалось, что это стереотип поведения — его можно изменить, если научишь человека жить иначе. Достаточно вспомнить опыт педагога Антона Макаренко, чьи трудовые коммуны были эффективны, а среди их воспитанников встречались беспризорники с распространенной тогда кокаиновой зависимостью.

В польском реабилитационном центре, где я проходил практику, также уверены, что наркомания — патологический стереотип поведения, который можно изменить путем научения. Конечно, при соблюдении определенных условий, путем длительной профессионально организованной тренировки.

– То есть излечиться от наркомании можно и без религии?

– Во всем мире существуют так называемые терапевтические сообщества. Их родоначальником стал тот самый Макаренко, чей опыт взяли на вооружение в Англии и США. Позиция таких сообществ — сам отвечаешь за свою жизнь, только ты можешь вытащить себя из болота, в котором оказался. А группа поможет. Формируется личная ответственность за свое поведение и срабатывает принцип Макаренко «коллектив рождает личность». Такая светская модель очень похожа на армию: есть разные этапы реабилитации, иерархия, за нарушения наказывают — вместо гауптвахты здесь более тяжелые работы, например, убирать свинарник. Община живет демократически — решения принимаются коллективно, без давления лидера. Такая модель не исключает и религиозной составляющей — в польские реабилитационные центры, например, свободно приходили священники. У нас в России таких структур, к сожалению, немного, они практически не поддерживаются государством и выживают сами как могут.

– Тогда что в этой модели заменяет наркозависимому веру в Бога, что его мотивирует?

– Ответственность. За семью, собственное будущее, желание помочь другим. Общечеловеческие ценности, подходящие и под нашу модель мира. Другой вопрос — инфантильность современных наркозависимых, у которых отсутствует жесткая позиция, характерная для наркозависимых девяностых. Инфантильность очень сказывается на реабилитационных программах, которые приходится смягчать — чаще устраивать развлекательные шоу и поездки, убирать тяжелый труд, давать послабления. Если дать жесткость, что была еще 15 лет назад, люди будут уходить из центров, руководство которых потеряет средства на поддержку проекта. Так и приходится балансировать, что значительно ухудшает качество реабилитации.

– Чем вызвано это изменение? Сегодняшние наркозависимые менее мужественны?

– Героиновые наркозависимые 90-х годов имели мощный мужской стержень, волевые качества, были физически развиты. Кто тогда часто встречался среди них? Бандиты, рэкетиры, другие криминальные элементы. Было много бывших спортсменов, не понаслышке знающих, что такое процесс преодоления и работа на пределе. Случалось, во время «ломки» они бегали кроссы по десять километров, потому что понимали — так им станет легче, чем лежать и стонать, выпрашивая очередную «пилюлю». Сейчас наркотики не в пример доступнее — их легко заказать через интернет, не нужно ходить по криминальным районам, драться — чуть ли не домой с курьером принесут. А появление новых синтетических наркотиков типа «спайса» и «солей» привело к увеличению людей с двойным диагнозом — помимо наркомании, например, шизофрении. Это еще больше осложняет работу.

– Послабления, на которые идут современные реабилитационные центры, способствуют этой инфантилизации?

– Необходимо соблюдать равновесие, иначе не вырастить волевого ответственного человека. Конечно, многих современных молодых людей в коровник работать не пошлешь. Но адекватный физический труд, нагрузки и контроль за их исполнением необходимы. К сожалению, наркологических пациентов и их родственников порой ориентируют не на долгую работу над собой и изменение образа жизни, а на поиски одномоментной процедуры, которая сразу решит все проблемы. В поисках чудодейственного средства больные и их родственники ходят «по кругу», обращаясь в различные клиники. После нескольких неудачных попыток, разочарований и бессмысленных трат исчезает вера в возможность благоприятного исхода вообще.

– Наркомания — бич современности. Разве может православие отвечать на сегодняшние вызовы?

– В первую очередь наркомания — это страсть. И далеко не единственная. А православие имеет огромный, накопленный за много веков, опыт борьбы со страстями. Если человек не научится их обуздывать, жить в рамках определенной системы ценностей и не наполнит ее выверенными ориентациями, от зависимой модели поведения он не избавится. Будь то наркотики, или компьютерные игры, алкоголь или поход по магазинам.

– Но весь западный мир, система глобализации учит другому: ты — винтик единой машины, бери от жизни все, наслаждайся моментом здесь и сейчас.

– Да, такая пропаганда все больше нарастает. Даже президент США Барак Обама заявил, что марихуана не так опасна, как алкоголь. Огромные силы бросаются на легализацию наркотиков, небезызвестный Джордж Соррос в свое время тратил большие средства на развитие в России законодательства по их легализации. Ключевое слово во всем происходящем — гедонизм. И ему мы можем противопоставить только традиционные ценности, менталитет народа, утраченный за 70 лет советского режима и периода перестройки. В контексте навязываемой Западом культуры потребления утрачиваются ориентиры четкого различения добра и зла, искажаются ориентиры. При этом неотъемлемым условием духовного, и как следствие, психического здоровья нации, является идентификация гражданина со своим народом, государством и его интересами. Мы видим, что западный мир стоит на краю — легализация наркотиков, легализация однополых отношений, фактически идет тотальная легализация греха. Здесь может пригодиться универсальный опыт австрийского психиатра Виктора Франкла, который говорит о смысле жизни как таковом, о лечении, названном им «логотерапией». Эти принципы заложены и в православии. Если мы будем развивать их, то получим иммунитет к бедам нашего времени. Примем западные лекала, дух протестантской этики, заполнивший соседнюю Украину и активно рвущийся к нам — окажемся там же, где и Запад. Чего очень не хотелось бы.

ТЕГИ

поддержать проект

Для поднятия хорошего настроения, вы можете угостить наших редакторов чашечкой кофе

Маленькая чашка кофе